Шушкевич Юрий
Биоэкономика
Биоэкономика

Когда мы говорим о новой индустриализации, мы часто не конкретизируем, какой же она должна быть. Это отдельная тема для разговора, для исследований. Что очевидно, одна из составных ключевых частей новой индустриализации – биоэкономика. Это и всемирный тренд, и научно-технический тренд, который мы никогда не сможем обойти.

Термин биоэкономики появился пять лет назад и сначала пугал людей, потому что все думали, что это связано обязательно с ГМО, с созданием Франкенштейнов и прочими нехорошими вещами. Хотя на самом деле биоэкономика – это производственная система, в которой основной производительной силой становится природа в лице как традиционных явлений природы (растения, животные), так и новых, которые существовали миллионы лет, но впервые начали использоваться людьми, как бактерии, ферменты, биологические катализаторы и так далее.

Понятно, что начинать надо с чего-то небольшого, доступного и очевидного. Сельское хозяйство – это как раз не только древнейший сектор человеческой деятельности, но и ключевой биотехнологический сектор. Когда мы выращиваем хлеб путем посева пшеницы, ячменя, ржи, мы заставляем природу решать наши проблемы.

Очень часто можно слышать, что Россия – не самое удачное место для развития биоэкономики, поскольку мы имеем достаточно скудную северную природу, в то время как в южных странах жаркое солнце, богатые почвы, всё растет и развивается гораздо интенсивнее. Это на первый взгляд. На самом деле, наши регионы, прежде всего регионы русского севера (а Костромская область относится именно к ним) обладают очень важным конкурентным преимуществом – это длительный световой день в теплый период года. Понятно, что общая солнечная радиация – это основной драйвер сельскохозяйственных технологий, он максимален на экваторе. У нас в холодный период он достигает минимальных значений.

Но в холодный период растения не растут. Если брать теплый период, когда сумма активных температур превышает 10 градусов, что позволяет большей части растений развиваться, то за счет более продолжительного дня в наших широтах, это видно на графике, солнечная радиация в теплый период мало чем отличается на широте Костромы от широты Краснодарского края. Прошу обратить внимание, это фундаментальный факт. По этой причине, подбирая должным образом растения или управляемую биоту, с которой мы работаем, мы можем достигать в северных регионах тех же результатов или по крайней мере, не меньших, чем на юге. Поэтому ни о какой ущербности севера для биоэкономики не может быть речи.

Я привел небольшую табличку. Обещаю больше не перегружать вас цифры, но обратите на неё внимание. Если рассматривать солнечную энергию, падающую на землю, причем не на всю землю, а только на сельскохозяйственные угодья Костромской области… не нашел последних данных, но в последние годы советской власти они составляли 1 млн га. Это пастбища, пашни и естественно сенокосы.

Солнечная радиация, которая падает на эту землю, эквивалентна 214 млн тонн нефтяного эквивалента, это примерно половина нефтяной добычи России. Такой потенциал существует. Понятно, эта цифра рамочная и во многом абстрактная, но она позволяет оценить, пощупать тот потенциал, богатство, которое ежегодно проливается с нашего светила только на сельхозугодия Костромской области, не говоря про леса, другие территории водоемов и всё остальное.

Когда мы говорим о биоэкономике, есть такое мнение, что одно из ключевых направлений биоэкономики и сельхозбиотехнологий – это производство аналога углеводородов. Либо биодизеля, либо биоэтанола. Они интересны не тем, что ими можно топить котельные и заливать в бензобаки машин и тракторов, а тем, что это сырье практически для всего спектра тех органно-химических переделов, которые сегодня базируются на нефти. Можно делать и биоразлагаемые пластики, и твердые пластмассы, и изопрен для шинной промышленности. Практически абсолютно всё. Как говорят специалисты, на сегодняшний день есть технологии получения из биоэтанола всех 12 базовых органических соединений, которые используются в 99 % органического синтеза.

Применительно к Костромской области мы можем получать, применительно к реальным возможностям региона, используя только тот 1 млн га сельхозземель порядка 105 млн тонн этого ценнейшего биохимического сырья.

Слайд показывает, что можно делать из биоэтанола и биодизеля, продукты будущей биоэкономики.

Я не призываю превращать Костромскую область в новый Самотлор, который вместо нефти будет производить биоэтанол или биодизель и вырабатывать весь замечательный спектр востребованных рынком продуктов.

Гораздо интереснее и доступнее на сегодняшний день использовать такой биологический ресурс региона, как кормовые травы, природные корма, которые произрастают в регионе благодаря матушке-природе, которые крайне сложно взять в рамках крупного капиталоемкого сельского хозяйства, агробизнеса западного образца, который торжествует, например, на территории США и Канады, достаточно сильно развит в наших южных регионах. В северных регионах он буксует, потому что обрабатывать широкозахватными орудиями буераки, склоны, небольшие прилесные поля – это ниже любого порога рентабельности.

К счастью, существуют технологии, позволяющие использовать этот продукт биологии, продукт солнца, природный корм для производства традиционной продукции животноводства.

Это несколько моментов, связанных с крупным агробизнесом, с его возможностями и невозможностями. Я уже сказал, что в северных регионах крупный агробизнес обречен, он не будет работать, поэтому индустриализация Костромской области или аналогичных регионов Нечерноземья должна вестись иными путями.

Такие технологии имеются. Прежде всего это молочное животноводство на основе традиционных пород молочного скота. Чтобы вы не подумали, что я ухожу в какие-то дебри, а нахожусь на достаточно стержневой позиции, хочу пояснить, что то молочное животноводство, которым в принципе мы можем гордиться в нашей стране, поскольку увеличилась продуктивность коров, в значительной степени обеспечена продовольственная безопасность по молоку (хотя не в полной мере), это результат не очень хорошо процесса, который специалисты называют голштинизацией. Практически всё разнообразие пород молочного скота, которое исторически существовало в России, где-то начиная с 60-х годов ХХ века планомерно заменялось голштинским скотом. Да, это очень хороший молочный скот, обеспечивающий прекрасные надои до 10-12 тыс. кг в год против 2-2,5, которые в среднем доились при советской власти в последние её годы. При этом теряется качество.

Мы прекрасно знаем, что несмотря на все усилия, в нашей стране мы до сих пор не можем производить высококачественные твердые сыры, сравнимые с французскими и швейцарскими. Практически забыт вкус вологодского масла. Понятие "верещагинские сыры", то сыроделие, абсолютно адекватное французскому и швейцарскому, которое было основано в Костромской и Вологодской областях русским промышленником Верещагиным, братом знаменитого художника, которое ничуть не уступало западному, оно сейчас забыто, только редкий специалист о нем помнит.

Так вот, всё это замечательное молочное животноводство базировалось на ярославской и холмогорской породах крупного рогатого скота. Эти породы не обеспечивают тех надоев, которые интересуют крупные агрофирмы. Максимум если без зерна (а зерно будет всё-таки привозное в нашем регионе) 3,5 тыс. кг. Это не так уж много против 7-10 кг. Но это то самое молоко, которое обеспечивает адекватное качество сыроделия и тот самый вологодский вкус молока и масла, который является брендом.

Иными словами, на основе этой технологии в Костромской области можно создавать региональные (воспользуемся французским термином) аппеласьоны, то есть сыроделие, маслоделие, производство элитных сортов молока. Причем это молоко в силу того, что это продукт необходимый, даже будучи премиум-сегмента, элитарного сегмента, он будет потребляться самыми широкими слоями населениями. Прежде всего семьями с детьми, теми, кто нуждается в профилактическом питании и так далее.

Рынок для этого есть. Это направление биотехнологии не абсолютно, не глобально, но позволяет в рамках начальных пилотных проектов вытащить этот воз из трясины ничего не делания, невезения и как бы непонимания, с чего начать. С этого начинать можно.

Второе направление – мясное скотоводство. Правда, здесь придется ориентироваться не на национальные породы, поскольку нашей национальной мясной породой является только калмыкский скот, который на севере, к сожалению, не сможет нормально проживать. Это английские и канадские породы герефорд и ангус. Тема мясного скотоводства на сегодняшний день сверхраскручена в медийном пространстве среди специалистов, но практически нигде оно толком не развивается. Причина одна: развитием мясного скотоводства сейчас занимаются крупные агрохолдинги. А в нем есть одна особенность, человек, который смотрит за скотом на природных пастбищах, где скот находится круглый год, не в помещениях, а на открытом воздухе, и там же зимует, имея подкормку в виде привозного сена, эти люди не могут быть наемными работниками. Они должны быть хозяевами. Пусть маленькими, но хозяевами. Этот момент агробизнес реализовать не в состоянии. Но он же может быть и должен быть реализован в рамках нового фермерства.

Моей задачей было обратить внимание на эти две традиционные сельскохозяйственные биотехнологии. На сегодняшний день они практически уничтожены, генофонда нет. Осталось по некоторым данным где-то 200 голов скота. Но если мы позволим их уничтожить, то наши дети и внуки будут обречены пить безвкусное молоко из голштинизированного скота, а какие-то проекты поднять сельское хозяйство северных регионов будут упираться в то, что голштинизированное молоко всегда на юге России будет дешевле и более конкурентоспособным. Именно использование природных кормов, подарка солнца и уникальных северных пород является ключом к успеху, которым необходимо воспользоваться. А биоэтанолы, биохимия – это не такое уж далеко будущее, но всё-таки второй этап.

Распечатать статью


ПОДЕЛИТЬСЯ: