Моральная атмосфера в стране не способствует развитию экономики

Дата публикации: 07.02.2014

Директор Института экономики Академии наук России Руслан Гринберг – экономист с мировым именем, один из инициаторов проведения Московского экономического форума, первого российского форума ярко выраженной социал-демократической направленности. Вместе с ним мы пытаемся разобраться, что происходит сегодня в российской экономике, почему кризис, который на Западе уже практически преодолели, сейчас начинает накрывать нашу страну.

Руслан Семенович, я хочу поздравить Вас и Вашего соавтора А. Я. Рубинштейна с международными наградами за теоретические исследования. Насколько мне известно, отечественные экономисты не часто находят признание за рубежами страны. Что вы можете сказать об этих премиях и за что конкретно вы их получили?

. Всемирная ассоциация политической экономии (штаб-квартира в Шанхае) удостоила нас награды «За вклад в развитие экономической теории», Польский союз экономистов буквально через неделю наградил нас ежегодной премией за разработку теории "Экономической социодинамики". А несколько позже та же теория была отмечена Президиумом Национальной академии наук Украины. Скорее всего, это связано с тем, что актуальность нашей теории и спрос на нее резко повысились после мирового финансово-экономического кризиса 2008-2009г.г. Именно тогда обнаружилось, что именно она представляет собой адекватный теоретический ориентир для предупреждения такого рода социально-экономических потрясений. В Концепции экономической социодинамики (КЭС) мы обосновываем законность и необходимость систематического участия государства в хозяйственной жизни общества, в то время как стандартная рыночная доктрина отрицает такую роль и вопреки реальной практике утверждает, что "чем меньше государства, тем лучше для экономики."

А какое отношение этот тезис имеет к России и разве ее экономика не страдает от чрезмерного государственного вмешательства?

К сожалению, в России с самого начала реформ этот тезис лег в основу всей политики, что, собственно, и привело к их огромной социальной цене. В 1990-х в стране нашей возобладали идеи Милтона Фридмана и его последователей – представителей самой правой ветви мировой экономической мысли. Фридман говорил так: «Правительство не решает проблемы. Оно само по себе проблема». Звучит красиво, но при этом является большой нелепостью. КЭС же не идеализирует и не демонизирует государство. Мы просто доказываем и показываем, что в экономике существуют обширные зоны, где частный бизнес и механизмы саморегулирования не срабатывают, так сказать, в силу собственной природы. Вот тогда-то и возникает особый интерес общества, который может реализовать только государство. На практике это выражается в регулярной бюджетной поддержке культуры, образования, науки, здравоохранения, выстраивание приоритетов структурной политики, перераспределение личных доходов и так далее. В общем, в нашей концепции устойчивое цивилизованное развитие страны возможно только тогда, когда частный бизнес и государство действуют, не отрицая, а взаимно дополняя друг друга. Разумеется, мы отдаем себе отчет в том, что наше государство далеко от идеала: системная коррупция и чиновничий произвол пустили здесь глубокие корни. Но это не отменяет предыдущего вывода. Просто случилось так, что пока оно вмешивается там, где не надо, и не участвует там, где надо.

- Сейчас даже правительство констатирует, что экономика России перестала развиваться, все остановилось. Не кажется ли вам, что причины этого лежат в нематериальной сфере и связаны с внутренней политикой, с моральным состоянием общества?

- Кажется. Очень даже кажется. Я вам скажу, что вплоть до середины этого года я не думал, что общая стагнация, в которой мы сейчас находимся, - результат каких-то нематериальных факторов, в частности, психологии, фрустрированного сознания бизнеса.

Хотя какие-то признаки были, но мне казалось, что это не главное. Думалось, что просто в стране наступила инвестиционная пауза после того, как закончились большие проекты и не начались другие. Остров Русский, Олимпиада, Универсиада – все это влияло на оценку экономической активности. Но сейчас я прихожу к выводу, что стагнация экономики – во многом результат депрессивных общественных настроений.

Инвестиционная пауза – это объективный фактор, ну, остановились и думаем, что делать дальше… Но есть проблема, с этим никак не связанная. У российского бизнеса накопилась сильная усталость от бюрократического гнета. Бизнесмены, которым сейчас 35 лет и больше, являются самой главной движущей силой экономики. Эти «новые предприниматели» (не связанные с нефтью и газом и получившие свой бизнес не в результате приватизации) все время как-то мирились с происходящим в стране во время своего подъема, удовлетворения своих первых потребностей. Я как-то писал, что мы все – «выпускники сиротского приюта». Все, и богатые, и бедные, и средние. Поэтому им надо было «перебеситься», «наесться» этими шубами, «Феррари», купленными дворцами. В конце концов, если дела идут в гору, не важно, какой налог с тебя берут, какие административные барьеры приходится преодолевать… Как-нибудь со всеми договоришься. Так и было.

А сейчас эти люди повзрослели, побывали в разных странах, купили себе там дома. И захотели порядка, права. Но не тут-то было! После ельцинской полуанархии в России установился строй наподобие авторитарного феодального капитализма. Как сказал один чиновник: «Ваши доходы уже настолько высоки, что начинают соответствовать нашим интересам». Предприниматели практически беспомощны, а российская бюрократия ненасытна на всех уровнях – сверху донизу.

Когда смотришь статистику, видишь, что практически по всей России происходит падение своих собственных инвестиций – и рост инвестиций иностранных. Это очень напоминает советскую историю, когда иностранные капиталисты считали особым счастьем работать в Советском Союзе. Тут же для них все просто было. Все решали договоренности с партийным руководством.

Никто не решается ставить под сомнение право собственности иностранных инвесторов. А своих можно душить как хочешь. И статистика как раз отражает этот факт.

- Тем не менее в отличие от многих коллег вы ратуете за большие инфраструктурные проекты. Почему это важно?

- Да, сейчас я считаю важным, чтобы начались значительные государственные вложения в железные дороги. Это очень важная вещь, и экономически, и политически. Дороги связывают страну. Плюс мы от Азии до Европы получим очень хорошую возможность транзита, раза в четыре дешевле, чем перевозить грузы морем. Это создаст огромный коридор развития.

- На Московском экономическом форуме 2013 года прозвучал хороший доклад про необходимость строительства скоростных дорог, практически сразу на государственном уровне было принято решение о строительстве скоростной железной дороги Москва – Казань и дальше до Урала. Это не связанные друг с другом вещи?

– Кто знает? Идеи материальны, я всегда говорю, когда мои единомышленники опускают руки – мол, нас не слушают, – что все важно: слова, доклады, интервью. Другое дело, что мы не можем быть такими самонадеянными и думать, что если ты через тещу повара Путина передал ему записку, то Путин заплачет, соберет всех министров и изменит коренным образом ситуацию в стране. Идеи работают медленно, но верно.

Так вот, об инфраструктурных проектах. Это опять философская история. Россия большая страна, ее надо «стягивать». Страной, где в среднем приходится восемь человек на один квадратный километр, очень трудно руководить. Это не Люксембург, где захотел что-то изменить – и сделал это. Добавляется политическая проблема: Россия – уже не диктатура, но еще и не демократия. Кроме того, страну населяют очень разные люди. Москвичи, по моему убеждению, вообще особая нация, состоящая из самых честолюбивых людей всего постсоветского пространства.

Наша большая проблема заключается в том, что русские люди – очень творческие, в отличие от немцев и китайцев мы не любим одно и то же делать долго и одинаково хорошо. Один американец как-то хорошо сказал, если вы хотите сделать уникальный проект, поручите это русскому, если вам нужно несколько одинаковых хороших проектов – кому угодно, только не русским.

Так вот, это уникальные проекты: Северный морской путь и особенно транспортный коридор развития от корейского порта Пусан до португальского Лиссабона, высокоскоростная магистраль вдоль этого пути. Своей уникальностью они соответствуют нашей российской ментальности.

Оживить экономику, прекратить инвестиционную паузу могут только большие инфраструктурные проекты. Я ратую тут за государственно - частное партнерство, форму ведения бизнеса, которая пока, к сожалению, с трудом приживается в России.

- Может быть, чтобы «раскрутить» экономику, надо пустить на внутренний рынок больше денег?

- Тут палка о двух концах. За время правления Путина средний класс вырос, с 10% до 20-25%. Это приличный рост. Но особенность ситуации в том, что их потребление в основном обеспечивается приобретением импортных товаров и услуг. А остальное население имеет очень низкие доходы, просто выживает, не влияя на спрос.

Поэтому у нас не пройдет способ «раскручивания» экономики, который есть в западных странах, где экономика диверсифицирована. Там государство может себе позволить печатание денег, чтобы поднять потребительский спрос. У нас это может просто привести к покупке валюты, выводу денег за рубеж, покупке там недвижимости. А внутри страны – к угрозе повторения 1998 года, когда доллар вырос в четыре раза.

У нас более сложный переход к оживлению. Поэтому, повторю, выход я вижу в величественных проектах.

– Есть известный социальный эффект: после удовлетворения элементарных потребностей у людей возникает потребность в безопасности. А у нас государство последнее время подает сигналы, что в России не безопасно, и не только бизнесу. Я имею в виду громкие уголовные околополитические дела. Создается впечатление, что кто-то старательно формирует имидж России как полицейского государства. Как результат, 25% населения (судя по всему, практически весь средний класс) собралось эмигрировать, потому что они не получают от государства того уровня безопасности, который есть на Западе.

– Я согласен, что моральная атмосфера в стране не способствует здоровой жизни социума. Скажу парадоксальную вещь. Сегодня общественные функции приватизированы чиновниками. И это значит, что они действуют не в связи с общественными интересами, а в связи с собственными представлениями о добре и зле – я уж не говорю о собственном обогащении.

В России случилось так, что наиболее опасные болезни в экономике – бюрократизм и монополизм – стали главными в принятии экономико-политических решений, определении стратегии развития страны. Результат налицо: демодернизация в экономической, социальной и культурной сферах. За эти годы утрачено чувство национальной общности, и это прежде всего связано с дискредитацией самого понятия «общественный интерес».

Есть только два способа борьбы с этим. Либо «сталинские» репрессии, чего, к счастью, нет. Либо демократический контроль, чего, к несчастью, нет. Позитивный тренд только один: выборная конкуренция, общественный контроль, сдержки и противовесы. «Подданные» должны стать «гражданами». Это очень важно.

– Мне кажется, есть третий путь – выработка некоей «умной» идеологии.

– СССР жил с ярко выраженной прогрессивной миссионерской идеологией. Когда Гагарин полетел в космос, я, тогда еще мальчик, сказал: «Как нам повезло, что мы родились в такой стране». Через семь лет, во время событий в Чехословакии, мы уже рассуждали по-другому…

А сейчас, если мы философски подходим к тому, что произошло, – я не думаю, что нам нужна какая-то особая идеология. Ну, какая есть идеология у тех же шведов?

– Примерно такая, о какой шла речь на Московском экономическом форуме в 2013 году – может быть, это не было сформулировано, но звучало. Мы внимательно слушали докладчиков и поняли, что на МЭФ собрались люди, придерживающиеся респектабельных социал-демократических взглядов европейского образца.

– Я вам подарю свою книгу, названием которой горжусь: «Свобода и справедливость. Российские соблазны ложного выбора». В 1917 году мы выбрали справедливость без свободы – и вышла катастрофа. А в 1991 году выбрали свободу – пожертвовав справедливостью. Наша задача – найти золотую середину.

– Вам не кажется, что есть ответственность отечественной академической науки, что эта «золотая середина», о которой говорили еще древние философы, не найдена?

– Синтез баланса-равновесия, об этом еще Аристотель говорил. Я не согласен с тем, что наука виновата. «Пока неясно вам, что вы сказать хотите, простых и ясных слов напрасно не ищите», – эти слова старинного французского поэта Буало очень подходят к ситуации, в которой мы оказались.

Когда-то советский поэт Андрей Вознесенский требовал убрать изображение Ленина с денег – ему казалось это святотатством. Пренебрежение экономическими законами в пользу идеологии - ужасная утопия. А вот сейчас другая крайность. Объясняя суть российской современности, одна девушка хорошо перефразировала классическую триаду графа Уварова в «Самодержавие, православие, ДОХОДНОСТЬ». Это несовременный "неправильный" капитализм.

– Мы построили капитализм, который высмеивался в детской книге советского писателя Николая Носова «Незнайка на Луне»?

– Да, наша действительность содержит худшие черты, которыми наделяла капитализм советская пропаганда. И несмотря на это, по-прежнему просматривается нацеленность экономических ведомств на дальнейшее сокращение бюджетных расходов в социальной сфере, которые и так снизились до недопустимого уровня. Есть очевидный риск, что надежды построить новую экономику, основанную на знаниях (knowledge-based economy), останутся лишь прекраснодушными мечтами.

Это не значит, что социальная политика не требует обновления. Именно развитие социальной сферы в ее широком значении определяет перспективы устойчивого экономического роста – а не наоборот, как сегодня принято считать у федеральной и региональной элиты. Надо отказаться от широко распространенного мнения, что расходы на социальные цели – всегда вычет из национального богатства и препятствие для экономического роста. Западный опыт однозначно показывает: правильно выстроенные приоритеты и институты социальной политики не только не препятствуют экономической активности, а наоборот, стимулируют ее, обеспечивая к тому же необходимую политическую поддержку реформам. Так что, как это ни банально, основное требование сегодняшнего дня – прекратить разрушение человеческого потенциала и создать условия для его возрождения. Я имею в виду реальный доступ к образованию, эффективному здравоохранению, достойному социальному обеспечению.

– Есть ли шанс возродить отечественную промышленность, не связанную с ВПК?

– Нужна, если хотите, старомодная промышленная политика. У правительства правильный посыл иностранцам: приходите, собирайте у нас хорошие автомобили, но только чтобы 60% деталей были русскими. А вот эти детали как раз и некому производить! И никакие рыночные силы саморегулирования тут не помогут – они заработают только при умной промышленной политике. Научно-технический потенциал советских времен близок к исчерпанию. Мы движемся по инерции. Все успехи последних 20 лет – плод демонтажа архаичной советской экономической системы в конце 80-х – начале 90-х и счастливого стечения обстоятельств на рынке энергоресурсов в нулевые годы.

Какой бы нелепой ни была командно-плановая экономика, но она основывалась на качественной технологии планирования, существовала, как это принято сейчас говорить, стратегия развития. Ее главный плюс в том, что она позволяла тушить пожары еще до их возникновения. Главное, помнить – мы это умеем! Мы это уже делали! Важно только не скатиться снова в исчерпавшую себя командную систему. Планирование в XXI веке должно идти рука об руку с созданием стимулов для производства хоть каких-нибудь готовых изделий. И если мы не можем сегодня, как в СССР, производить все подряд, надо сконцентрироваться на том, в чем мы еще сильны: авиастроении, судостроении, нефтепереработке. Для этого потребуется смена философии экономической политики. А значит, предстоит кропотливая, часто неблагодарная работа.

Беседовал Геннадий Климов

Записала Мария Орлова


Источник публикации: Бизнес территория